Я совершено не помню, кто она была и откуда взялась в моей
                  жизни.
                  Да, я совсем этого не помню. Мы видились с ней эпизодически,
                  стреляли друг другу глазами, не приближаясь на должную
                  дистанцию. Но в какой то момент я сам подошел к ней, что-то
                  меня подтолкнуло, и, повинуясь внезапному порыву я склонил
                  голову ей на плечо, и не отдавая отчета в своих словах,
                  произнес: Веди меня!
                  Я долго был в депрессии. Я потерял своих друзей. Их убивали у
                  меня на глазах. А я… я, каналья, смог избежать этой судьбы,
                  смог избежать, да…
                  … да, я смог отползти и укрыться. Я отполз за бетонную стену,
                  прижался к ней щекой и молча смотрел, как падают их тела, и
                  как то, что, мы, живые, привыкли называть временем, испаряется
                  на их сухих губах… Невозможно осознать это. Когда твой друг,
                  которого ты знал почти всю жизнь, падает с приглушенным
                  всхлипом, а ты сидишь, сидишь, сволочь, за укрытием и не
                  можешь ни вздохнуть, ни крикнуть, то ты ... Кто ты после
                  этого?
                  Да, ты был разумен, да, ты был прав в этот момент, ты
                  абсолютно, тысячу раз был прав. Никто не возразит, что ты
                  ничем не мог помочь, но… и в этот же момент ты сам понимаешь,
                  что стал проклят, безмолвно проклят ими. Да, я помню это, до
                  боли помню, и теперь они, мои друзья, меня не отпустят. Как
                  сейчас вижу, как их гробы опускали в могильные ямы, как мне
                  хотелось кричать и выть в эти страшные темные проемы, ведущие
                  в иное, и я тогда действительно кричал - молча, беззвучно,
                  затесавшись в толпу неизвестных мне людей, жадно толпящихся у
                  разверстой пасти земли.
                  И, напрягая память, я теперь могу вспомнить, как встретил ее.
                  Я сидел в баре и напивался, воспоминания мне не давали покоя.
                  Вскоре я снова должен был пойти, как и в тот раз, на
                  «встречу», когда судьба смела моих друзей, но зачем-то
                  пощадила меня. Живая картина стояла перед глазами - вспышки
                  пламени, короткие и злые, носились, как искры, затем слились и
                  превратились в одну сплошную завесу. Меня накрывал пьяный
                  тяжелый сон. Под веками мелькали колючие искры, а затем, когда
                  уже пьяная дрема готова была сморить, в голове что-то резко
                  толкнуло и перед глазами возникло видение алого всполоха. Я
                  качнулся, ударился лбом о столешницу и, приоткрыв глаза,
                  сквозь пьяный транс успел разглядеть, как из проема двери
                  выплыло дразнящее красное платье, черные волосы словно
                  отлепились от темноты, неожиданно и пугающе быстро
                  приблизились ко мне, мягкие губы выдохнули – пойдем! – и я,
                  повинуясь и собрав остатки сил, встал. Ловя выдох, я сквозь
                  пылающий лоб вдруг почувствовал на кончике языка свой тогда не
                  сорвавшийся крик, как приставшую кожурку яблока, но велел себе
                  собраться. Она повернулась к проему двери и поманила за собой.

                  Я встал, одернул ремень, и вполне доверяясь судьбе, пошел за
                  ней.

                  С тех пор мы встречались не единожды, но я плохо помню наши
                  встречи, все, что зацепилось за память – это дразнящий и
                  почему-то вызывающий глухую звериную тоску красный цвет ее
                  платья, черные волосы и странный тоскливый взгляд. Она
                  смотрела на меня как на обреченного, которого должна проводить
                  в последний путь, и казалось, ей опостылела эта роль, словно
                  ей приходится сопровождать таких как я уже много-много веков.
                  В тот последний вечер мы вышли вместе из клуба, спустились по
                  ступенькам. Я закурил, а она, вперив глаза в замутненное
                  берлинское небо, впервые в моей памяти произнесла внятно два
                  слова: давай поедем!
                  Поедем! – удивился я, чувство реальности, притупленное
                  выпитым, выключилось, мысли путались, я хрипло кашлянул, ловя
                  смысл приглашения.
                  - Ты хотя бы понимаешь, в чем ты вздумала меня сопровождать?
                  Если я и вернусь живым, то тебе и надеяться не на что, я не
                  хочу твоей смерти, но и жизни твоей допустить не могу. Но будь
                  что будет! - подумал я про себя, но вслух произнес -
                  –Давай!- с этаким оттенком игры и бравады, и такси подъехало
                  словно по мановению. Я сел, назвал водителю адрес и погрузился
                  в размышления, на заднем плане которых то вспыхивала, то снова
                  гасла ознобная паника. Да, «встреча» ждет меня не сегодня. Но
                  ее неотвратимость давила, затрудняла дыхание, в глазах
                  темнело, и радость, животная радость жизни, присущая мне
                  раньше, кажется, навсегда покинула меня. Мы ехали и ехали. Я
                  знал, что в тот день я точно так же сяду в машину и поеду…
                  сяду ..да, я сяду и поеду…
                  Тут я задремал. Натянутые нервы не выдержали, измученное
                  сознание отключилось, но уже во сне я продолжал думать дальше…

                  Я сяду в такси и поеду. Доехав до окраинных кварталов,
                  «вырублю» водителя и один отправлюсь дальше на свой страх и
                  риск. … дальше …дальше, и…
                  … тут меня тряхнуло, кольнуло какое-то неудобство, и я
                  вынырнул из сна сквозь жидкое ознобное марево, как тогда, в
                  баре. Очнувшись, понял, что продолжаю сидеть в машине на месте
                  пассажира, а на месте водителя, непонятно как, очутилась она,
                  а водителя здесь нет. Он словно растворился, хотя на сетчатке
                  глаза еще отпечатался его силуэт, который я успел захватить
                  боковым зрением.
                  Она сказала – ты заснул, едем дальше, стоит ли ждать? – и
                  рванула с места, все быстрее, быстрее, дальше и дальше, пока
                  город не остался далеко за спиной и в легкие не ударил запах
                  поля.
                  Мерное движение такси по ходу превратилось в мерную тряску,
                  словно мы ехали в старом «Трабанте» по проселочной дороге,
                  пьяный сонный транс снова опутал и я не заметил, как мы
                  выехали на заброшенное шоссе, по бокам которого раскинулось
                  выжженное поле; тут меня вновь толкнуло, и я проснулся
                  окончательно.
                  Что же это?
                  Мы не в такси. Мы в старой колымаге, «Волга», автомобиль
                  Большого Брата, в нем тесно и трясет. Красное платье
                  неожиданно резануло глаза, ошейник-ожерелье блеснул, ослепив,
                  авто резко тормознуло и я поднял глаза. О нет… нет, лучше бы я
                  этого не делал!
                  Меня резанул до печенок взгляд волчицы, устремленный куда-то
                  за мою спину, в это пустое выжженное поле; и да, она там
                  что-то увидела. Она смотрит прямо за меня, в ее глазах
                  отражается чей-то чужой. холодный и пристальный взгляд, словно
                  взгляд из могилы, холодный, пугающий, но по каким-то причинам
                  щемяще-знакомый. Я невольно обернулся. Впереди чернеет похожий
                  на гроб сарай, черная домовина, какой-то барак, вид его
                  вызывает внутренний спазм... Да, это то куда я должен буду
                  идти, куда я должен идти, моя «встреча» назначена мне там, это
                  я помню очень точно. Меня же ждет … как я забыл.. . я…
                  … Я иду – голос почему-то хрипнет и срывается - иду …- туда …
                  - Да…
                  - Да …зачем-то повторил я
                  … «Да» … ударилось эхом о барабанную перепонку. Я невольно
                  прожевал и прочувствовал, прокатал под языком это «да»,
                  долго-долго, ведь от этого зависит, то есть будет зависеть,
                  моя жизнь, хотя сейчас, в этот момент, ничего от этого, черт
                  возьми, не зависит, стоит мне только отказаться, и выплюнуть
                  это «да», нЕкогда – как помню - сказанное самому себе -
                  выплюнуть это приглашение к смерти из глотки, я же не обязан,
                  нет, никто и никогда не обязан всегда отвечать лишь «да» - я
                  могу встать и выйти, и забыть про все, что сделал и наговорил
                  за сегодня, просто встать и выйти, да, да, сейчас, только еще
                  чуть-чуть, я уже встаю, и…
                  …вдох…
                  …К-р-и-с, Крис-то-фер …
                  … я резко встал, выдохнул пыльный воздух, стукнувшись и
                  уперевшись головой в потолок машины, встал … И…
                  - Иди…
                  К-р-и-с - резануло по ушам. Снова сел и будто очнулся и
                  вспомнил, кто я такой. Открываю дверь машины. Не сразу
                  поддается, но тактильное ощущение возвращает в сознание, на
                  секунду оборачиваюсь, смотрю на нее. В ее губах до сих пор
                  звучит это не любимое мной сочетание звуков «к-р-и-с», оно
                  режет по нервам, ударяет куда-то вниз, в центр самолюбия и
                  самооценки, и я оборачиваюсь и приникаю к ней, чувствуя в
                  нутре это инородное колебание звуковых волн «-к-р-и-и-с»,
                  пытаюсь заглушить его ее вкусом и запахом . Мне не удается,
                  слишком пугающим кажется предстоящий путь к черному дому, и
                  слишком явно я ощущаю свое одиночество в этом пути, так что
                  даже женское тепло приобретает вкус непреклонно уходящей
                  жизни, и я отстраняюсь, чтобы развернуться и пойти в
                  предназначенную мне неизвестность.

                  Черное низкое строение. Начинает казаться, что когда-то
                  давным-давно я видел его в своих снах, это мог быть какой-то
                  сон из давнего детства, старый, стершийся из памяти,
                  неожиданно всплывший сейчас детский кошмар, вдруг
                  припомнившийся теперь, как разбитое в давнем детстве колено.
                  Мне надо - туда – тупо сказал я себе. Мне - надо – туда … Тут
                  меня накрывает сомнение – я услышал в своей голове это «надо»
                  и вдруг ясно понял, что это «надо» произнесла она, а не я.

                  Я встряхнулся. И припомнил, как затормозив, она впервые ясно
                  заговорила со мной.
                  -Тебе не понадобится оружие. Но не беспокойся, все, что нужно,
                  у тебя есть. Ты пойдешь туда, ты ведь сам это выбрал.
                  … Черное строение на поле среди выгоревшей травы подобно
                  гробу. Я не понимаю, что я там встречу. А она смотрит мне
                  вслед и молчит.
                  Постепенно во мне восходит, встает и возрастает в полный рост
                  возмущение – какого черта я должен идти?!! Почему??! Кто я
                  тебе??? Кто ты???!! И еще… когда, за какие мимолетные дни с
                  тобой и эту безумную короткую поездку я успел потерять себя???

                  …Ты… ты… эхо уносит мой крик.
                  …Кто ты ?!!... Эхо моих мыслей несется через поле и замирает,
                  погашенное ветром.

                  Я один и иду через поле, жухлая трава колышется под ветром,
                  чувствую, что сегодня будет гроза, да, похоже будет гроза.
                  Черная домовина все ближе. Ветхая дверь скрипит на ветру –
                  вдох – как перед нырком в глубину, - удар ботинка - и я вхожу.

                  Темноту словно натянули на глаза. Я зоркий, но в этом гробу
                  органы чувств отказываются подчиняться, я словно облеплен
                  паутиной и иду, слепой и безмолвный, через затхлый темный
                  коридор, и что тревожит больше всего – это то, что дорога
                  назад мгновенно подергивается дымкой, с каждым шагом чувства
                  гаснут и стираются, мысль о повороте назад начинает казаться
                  нереальной.
                  Внезапно озноб паутины спал. Я почувствовал, что стою в
                  просторной и продуваемой всеми сквозняками комнате, ощущая
                  себя полностью голым и беззащитным.
                  Тут мои уснувшие чувства ожили, взыграли и сплелись в
                  страннное соцветие, все пять вспыхнули яркими цветами,
                  засверкали под закрытыми веками и каждое заговорило со мной на
                  своем языке, ожило, засмеялось и заговорило.
                  И эта нега, это странное ощущение вдруг вскипело так, что не
                  могло уже оставаться на отведенном ему предпороге сознания.
                  Я открыл глаза.
                  - Ах, Шнай, мерзавец, а мы-то так тебя ждали... Ждали, когда
                  ты нас навестишь!
                  Я открыл глаза и не мог поверить –
                  - Тиль! Тиль!
                  Паутина спала с глаз, меня накрыла радость, я отказался от
                  разума в который раз за этот день, отказался сразу и
                  безрассудно.
                  - Тиль, Тиль!!! - мой давний друг, мы не виделись сто лет!
                  Задыхаясь, я бросился ему в объятия,
                  - Тиль!
                  – Шнай!
                  А за ним, за Тилем, они, да, это они, они, ребята, как же я
                  рад, как я рад за всех вас…, как я …
                  - Да, и мы … да, … - На, выпей, … Уммм… Ха-ха...
                  Я рад. Рад, и ощущаю, как радость рвет меня на части. Я
                  никогда еще не был так счастлив. Я пью с моими дорогими
                  друзьями, мы веселы и бесшабашны, мы вместе, наконец-то!!!
                  Глаза Тиля светятся теплом и участием, Рихард, хохоча, хлопает
                  меня по плечу, я отрываюсь от моих друзей на долю секунды,
                  передыхаю, и в какой-то момент в мой взгляд попадает черный
                  прямоугольник дверного проема. По загривку проходит холод.
                  Холод дергает за волоски на спине, гладит, кусает, напрягает
                  нервы, холодит и, помедлив, отпускает…
                  На мгновение я успокаиваюсь, но спустя секунду в сердце
                  скользко колет чувство уснувшей было тревоги. Я вперился в
                  глаза Тиля … Тиль, да, мы знаем друг друга всю жизнь да, я
                  помню… Сон. О, опять это багровое марево. Мне кажется, что я
                  сейчас упаду и, с размаху ударюсь как о глаза моих друзей, о
                  барную столешницу - черный прямоугольник воскресает перед
                  глазами. Я смотрю Тилю в глаза и …
                  - Тиль, я …
                  И отряхнув с себя наводь сонливости и пьяного благолюбия я
                  резко, страшно и неотвратимо вспомнил. Вспомнил от начала до
                  конца. Вдох – легкие перехватывает, прикосновение – до боли
                  реально. Нет, никогда не поверю что сон может быть так реален.

                  -Что..? - меня словно дергает током - в глазах Тиля тревога…
                  …Мне. Тиль, мне пора... наверх…
                  -Куда?
                  -Там... ну… там... машина… ждет …
                  -Шнай – говорит он спокойно и четко, - Тебе никуда не пора, ты
                  увиливаешь…, просто увиливаешь от ответа.
                  Я молчу так горячо и красноречиво, что он понимает.
                  И тут взвивается Рихард
                  - …Ты… ты… решил? ...решил удрать? ... Теперь?!!
                  Тиль, повернув голову, мягко его осаждает:
                  -Шнай решил прогуляться на воздух, но ты знаешь, он сделает
                  это лишь после …
                  Я вскидываю голову.
                  - После чего? Друзья мои, вы что-то недоговариваете…
                  - А ты еще не понял? - холодная страшная усмешка
                  Сухой и резкий удар по лицу. Как в замедленной съемке, и в
                  этот миг ярко вспомнилась она, говорящая - Ты знаешь, куда ты
                  идешь
                  Да, понимаю я, идя, я знал, теперь я это до конца понял. Моя
                  жизнь должна была закончиться тогда, мое бегство и последующие
                  приступы самоуспокоения были простым самообманом, я сам, сам
                  не сознавая того, молил об этом и моя мольба была услышана.
                  Это они, мои друзья прислали за мной ангела в алом платье, и
                  радость, бешеная радость вновь вскипает внутри, расходится по
                  телу взрывом и мгновенно гаснет. Горло перехватывает – да,
                  друзья, я с вами, конечно, я с вами. А как же еще…

                  Они склонились надо мною.
                  Бледнота их лиц постепенно густеет, отвердевает, застывая в
                  страшные маски. Бледные маски и черные проемы дверей за их
                  спинами.
                  Да, это мои друзья, и я смеюсь и плачу, вдруг вспомнив все и
                  все-все осознав…,

                  мои друзья и я среди них

                  Я же шел на встречу. Чего же мне еще ждать?

                  Попытка избежать судьбы - бессмысленная затея, Она привела
                  меня к ним, моя жизнь прервется сегодня и пламя взойдет, то
                  пламя, что кошмарило мои сны и пьяные видения; Рихард, не
                  бойся, что я ускользну, я пройду свой путь до конца, ты будешь
                  доволен, я уйду к вам, кому я должен и обречен, она была
                  права, да, права, когда сказала, что я сам выбрал.

                  Ветер колыхал сухую траву, блеклое пасмурное небо бежало над
                  выжженным полем, когда шестеро вышли из барака. Пять темных и
                  один светлый – тот, которого я проводила.
                  Ты смотришь на часы – последняя простительная глупость,
                  пожалуй самая большая глупость, какую придумали люди – нелепая
                  вера в будущее и беспокойство о нем, но разве ты еще не понял,
                  что огонь, который сейчас догладывает твои кости – это есть Я?
                  Ты был достаточно чуток, чтобы довериться мне. Твоя жизнь
                  зашла в тупик, но ты не поддался на самоуспокоение выжившего,
                  ты решил завершить свою судьбу, и … Я проводила тебя, но
                  дальше ты пошел сам.

                  Секуда, время замерло. Кристоф смотрит в ее глаза, как в свое
                  отражение. Взгляд, секунда, еще секунда Взгляд …Огонь...

Отредактировано Sova (2010-10-25 00:03:45)